Смерть и сопротивление: репортаж из тюрьмы HMP Low Newton

Одна моя подруга из Бронзфилда однажды сказала мне, когда мы брели по двору, что ее самый страшный кошмар — то, что охранники лишат ее возможности покончить с собой. Утрата этого последнего права распоряжаться собой была самым мучительным лишением, которое она могла себе представить. Я часто думала об этом, особенно на фоне геноцида в Газе и недавнего самоубийства в тюрьме HMP Low Newton, совершенного 13 февраля 2025 года. На момент написания я нахожусь в тюрьме уже 308 дней, содержусь под стражей вместе с 17 другими — нас называют Filton 18.1 Нам предъявлены обвинения в причастности к акции прямого действия по срыву работы завода Elbit Systems в Филтоне, Бристоль, который производит оружие, включая дроны, используемые в настоящее время для совершения геноцида в Газе. Нас арестовали и содержали под стражей в соответствии с Законом о терроризме, хотя нам предъявлены обвинения по статьям, не связанным с терроризмом. В настоящее время я содержусь в тюрьме HMP Low Newton, а ранее находилась в HMP Bronzefield и HMP Polmont. Наблюдая из своей камеры за потоком либеральных мейнстримных репортажей о геноциде, я провела много времени, размышляя о подчинении и сопротивлении палестинцев и о параллелях с контролем заключенных в Великобритании.

Персонал пытался скрыть новость о самоубийстве в Лоу-Ньютоне всеми способами, но, как и следовало ожидать, уже через двадцать минут об этом знали все: значение «синего кода» известно каждому, а последовавшая изоляция всей тюрьмы не оставляет сомнений в том, что произошло. Поэтому, когда на следующее утро заключенным официально объявили о смерти, это было воспринято как проявление подозрительной заботы. Женщина, которую мы никогда раньше не видели, в атласной блузке цвета розового золота и безупречно блестящих туфлях на каблуках, сообщила нам о «печальной кончине» и предложила обратиться к сотрудникам, если почувствуем такую необходимость. Покончив с этими дежурными формальностями, она перешла к главной цели своего выступления — контролю информации. Нас предупредили, чтобы мы не распространяли слухи и настоятельно призвали не строить догадок о причине смерти. Самоубийство назвали «шоком» и «трагедией», будто речь идет о каком-то аномальном, случайном происшествии — чем-то совершенно беспрецедентным, что никогда не повторится. Как будто, подумала я, мы не заперты на фабрике смерти, которой управляют чопорно причесанные евгенисты с напускным сочувствием на лицах. 

Однако, если бы кто-то из заключенных поверил словам женщины в атласной блузке и откровенно поговорил с сотрудником, его бы немедленно поместили в программу ACCT. Я не знаю, что именно означает эта аббревиатура, хотя меня саму поместили в эту программу при поступлении (несмотря на мои решительные протесты), но все знают: ничего хорошего это не сулит. Вас переводят в голую камеру (известную в народе как «камера для самоубийц»), иногда заставляют раздеться и надеть «антисуицидную» одежду, и устанавливают жесткий режим проверок — каждые 15 или 30 минут, всю ночь напролет. Проверки выглядят так: в глазке в двери или в стене появляется чей-то глаз; если свет в камере выключен — в лицо бьют ослепительным светом фонарика; а если вы не пошевелитесь, чтобы показать, что все еще живы, — вас резко окликают по имени. Одна моя подруга, оказавшаяся в заключении еще ребенком и которой сейчас за двадцать, выносила такое обращение целый год. Разумеется, цель состоит не в том, чтобы облегчить суицидальные переживания, а лишь в том, чтобы не допустить их реализации, пока человек находится под надзором государства.

Не проходит и недели без очередного отчета инспекции, осуждающего «кризис психического здоровья» в британских тюрьмах2 и описывающего ужасающие условия, из-за которых многие заключенные видят в смерти единственный выход. Как сообщает Омбудсмен по тюрьмам и пробации, в 2023 году каждые три с половиной дня один заключенный лишал себя жизни, а статья в Inside Time подчеркивает, что в 2024 году в шотландских тюрьмах погибло больше людей, чем от убийств по Шотландии в целом. Однако наше пристрастие к таким сенсационным данным заставляет не замечать, что в них не учтены бесчисленные случаи, едва не закончившиеся смертью: попытки самоубийства, инвалидность в результате повсеместной медицинской халатности3 и разрушительные последствия бесчеловечных режимов, когда все больше заключенных содержатся в крошечных камерах свыше 22 часов в сутки.4 История моей подруги Сандры5 — пугающе типична. Неделями мучаясь от боли, она умоляла о встрече с медицинским персоналом тюрьмы; и лишь после длительного ожидания ее наконец осмотрели — но от ее жалоб просто отмахнулись. Она потеряла более двух третей своего веса и едва могла передвигаться по коридору, опираясь на старые ходунки другой заключенной. И лишь когда один из сотрудников вернулся из отпуска и пришел в ужас от того, насколько она похудела и ослабла, ей вызвали скорую помощь. К тому моменту, как она попала в больницу, у нее началась полиорганная недостаточность, и спасти большую часть кишечника было уже невозможно — ее пришлось удалить и установить стому. Врачи не были уверены, что Сандра переживет операцию при весе всего в тридцать пять килограммов, и лишь благодаря доброте медсестры родственники узнали о ее состоянии — тюрьма не уведомила их, опасаясь, что она попытается сбежать. Дети Сандры стояли вокруг ее кровати и плакали, а брат устроил разнос охраннику за жестокое обращение — цепь на запястье, которая, казалось, весила столько же, сколько она сама. Охранник, не проявив никакого сочувствия, задержал операцию, отказываясь выполнить указание врача и снять с Сандры оковы, чтобы ее можно было провести в операционную — он не хотел делать этого без разрешения тюрьмы. Примирившись с мыслью о смерти в 41 год, Сандра все же выжила. Однако если бы ей оказали медицинскую помощь на несколько месяцев ранее, ей не потребовалась бы столь радикальная операция, изменившая ее дальнейшую жизнь. Моя соседка Кэти 6 попала в тюрьму из-за кодеина, который ей прописал врач десять лет назад для облегчения боли, вызванной повреждением нервов в позвоночнике в результате неправильно проведенной эпидуральной анестезии. Медсестра в тюрьме сказала ей, что получить здесь кодеин она не сможет и что ей придется обойтись парацетамолом. Для смягчения симптомов отмены ей назначили метадон — препарат для заместительной терапии при героиновой зависимости. Через два месяца Кэти выйдет из тюрьмы Лоу-Ньютон с метадоновой зависимостью, при том что она ни разу в жизни не принимала героин.7

Хотя эти примеры и являются крайними по своим последствиям, их причины вполне обыденны. Тюремные медработники, когда нам вообще удается попасть к ним на прием, обычно встречают наши жалобы на здоровье с недоверием: их обучают воспринимать всех заключенных как корыстных манипуляторов, уклонистов от работы и наркоманов.8 Любая болезнь или самоповреждение, требующие госпитализации, по умолчанию рассматриваются как попытка побега — поэтому охранник и отказывался отстегнуть наручники, связывавшие его с Сандрой, даже когда ее везли в операционную. (Другая заключенная вспоминает, как ее везли в больницу, и охранник не поверил даже словам врача о том, что он не может оставаться пристегнутым к ней наручниками, когда она проходит МРТ. И снова пришлось звонить, чтобы получить разрешение, прежде чем она смогла пройти сканирование.) Условия, в которых разворачиваются это медицинское пренебрежение и недоверие, — среда, по своей сути пагубная для здоровья. Помимо психологического стресса, связанного с отрывом от привычной жизни и пребыванием в атмосфере агрессивной настороженности, мы плохо питаемся: наш рацион состоит преимущественно из дешевых, сильно переработанных углеводов. А если работа не связана с физической активностью, возможностей для занятий спортом почти нет. Неудивительно, что, согласно Inside Time, каждый пятый заключенный страдает сахарным диабетом второго типа.9 Нормальный сон здесь становится роскошью: он недоступен тем из нас, кто не может устроиться на тонком синем пластиковом матрасике поверх твердой полки, выполняющей роль кровати, или кого будит луч фонаря ночного патруля, пронзающий темноту камеры. Ночь можно назвать спокойной, если это единственные помехи для сна; куда хуже ночи, тишину которых разрывают крики и вопли отчаявшихся заключенных или жуткие глухие удары — когда кто-то бьется головой о стену или дверь. Поначалу эти звуки вызывали у меня сочувствие и ком в горле; теперь я надеваю наушники поверх берушей и пытаюсь заснуть, лежа на спине. 

Эти реалии не сводятся к броским цифрам в заголовках, хотя они и представляют собой кампанию медленной смерти, отнимающую у нас годы жизни в дополнение к тем годам, которые государство крадет из нашей жизни на свободе. Аналогично, в популярных аналитических материалах о разорениях, причиненных геноцидом палестинцев, который совершает Израиль, на первый план выводится число погибших, что исподволь создает ложное впечатление, будто раненым, больным, голодающим, травмированным и потерявшим близких людям ничего не угрожает. Подробно задокументированная политика израильских оккупационных сил (IOF) — «стрелять, чтобы покалечить»10, а не убить, часто ошибочно воспринимается западной аудиторией как свидетельство стремления армии сохранять жизни. Однако в условиях стратегического лишения жизненно важных ресурсов и целенаправленного уничтожения инфраструктуры, когда предоставление или блокирование медицинской помощи, топлива, электроэнергии, продовольствия и воды полностью контролируются израильскими угнетателями, систематическая и намеренная практика калечения равносильна приговору к медленной и мучительной смерти. Принципиально важно, что эти отсроченные смерти не приписываются израильским оккупационным силам, что искусственно снижает число жертв — хотя оно и так уже создает некоторый дискомфорт для западных правительств, финансирующих геноцид и прикрывающихся израильской отговоркой о «самообороне». Эта тактика призвана не только успокоить западных либералов, но и лишить палестинцев достоинства и чести стать мучениками, когда смерть становится их единственным выбором. В 2016 году Ресурсный центр BADIL по правам палестинских беженцев и резидентов опубликовал доклады, документирующие кампании по простреливанию коленей в лагерях беженцев на Западном берегу, в которых подробно приводились заявления израильского командира, прекрасно понимающего — и даже наслаждавшегося — смыслом этой практики. Капитан Нидаль открыто заявил: «Я сделаю всех молодых людей в этом лагере инвалидами», а израильская журналистка Амира Хасс сообщала для Haaretz, что Нидаль говорит молодежи: «В лагере не будет мучеников, но „все вы окажетесь на костылях“».11 Джасбир К. Пуар, автор книги «Право на нанесение увечья», называет это «нацеливанием на смерть, но без убийства»12 и отмечает: «Словно сам отказ в смерти...  становится актом дегуманизации: палестинцев даже не считают достаточно „людьми“, чтобы позволить им умереть».13

Часто отмечают иронию в том, что западные страны, финансирующие большую часть бюджета БАПОР (Ближневосточное агентство ООН для помощи палестинским беженцам и организации работ), одновременно выделяют Израилю миллиарды долларов на вооружения, которые затем идут на уничтожение школ и больниц, которые строит БАПОР. Еще один пример такого укоренившегося лицемерия прослеживается в позиции правительства Великобритании в отношении тюрем. В ежегодном отчете HMI Prisons за 2023–2024 годы заявляется, что мы живем в «отчаянные времена», и отмечается, что число самоубийств и случаев самоповреждения в мужских тюрьмах возросло «значительно», а в некоторых учреждениях удвоилось. Между тем уровень самоповреждений среди заключенных в женских тюрьмах в девять раз выше, чем в мужских. Тем не менее в конце 2024 года лорд-канцлер и государственный секретарь по вопросам юстиции Шабана Махмуд объявила о правительственном плане стоимостью 10 миллиардов фунтов по строительству четырех новых тюрем в течение следующих семи лет, что позволит создать еще 6 400 мест для размещения заключенных, число которых в Великобритании неуклонно растет. Быть может, противоречие здесь не очевидно; ведь разве большее число тюрем не могло бы ослабить нагрузку, вызванную переполненностью, и разве нельзя направить приток средств на реабилитацию и поддержку заключенных? Я бы посоветовала всем, кто склонен к такому оптимизму, обратить внимание на красноречивое отсутствие каких-либо упоминаний о культурных изменениях в заявлении Махмуд. Все внимание сосредоточено исключительно на физическом расширении, и никто, похоже, не задается очевидным вопросом: почему число заключенных все время растет? Разумеется, уже сама постановка такого вопроса означала бы признание того, что «преступники» — это социально сконструированная категория населения, и отсюда уже опасно легко прийти к выводу, что все те предрассудки, которые мы любим считать преодоленными в нашем обществе, на самом деле продолжают жить и процветать, лишь прячась под ярлыком «преступности». Суровая правда заключается в том, что больше тюрем означает лишь больше погибших и покалеченных заключенных. А как могло быть иначе? Любая попытка по-настоящему понять коренные причины отчаяния заключенных неизбежно привела бы к вопросу об упразднении тюрем — а тогда всем этим охранникам пришлось бы искать новую работу. В нашей стране нет смертной казни, но зато есть постоянно расширяющаяся и все более репрессивная тюремная система, а также стремительно разрастающийся государственный аппарат надзора, контроля и дисциплинарного воздействия, в результате чего смерть и инвалидность могут и не быть явной целью, но, несомненно, являются следствием. 

И в израильской, и в британской государственной пропаганде лицемерной риторике о «намерениях» придают огромное значение при оценке результатов. Каждая статья и каждый доклад, обнажающие глубину провалов тюремной системы, изобилуют обязательными ритуалами показного сочувствия, пустыми соболезнованиями семьям жертв и заверениями, что все причастные делают все возможное, чтобы добиться результата, прямо противоположного тому, что происходит на самом деле. И особо не важно, что большинство заключенных — рецидивисты14 (ведь лишение свободы не ведет к снижению рецидивизма15), потому что заявлено намерение — сокращение повторных правонарушений. И да, бывший главный инспектор тюрем Питер Кларк назвал уровень самоубийств и самоповреждений в тюрьмах Великобритании «скандальным»,16 но, разумеется, следует понимать, что весь тюремный персонал предан идее уважения и заботы о заключенных, самоотверженно взращивает наш потенциал и помогает нам оставить в прошлом наши злонамеренные преступные наклонности. По той же логике нам, разумеется, следует перестать твердить о том, что после года геноцида почти 70% жертв действий Израиля были женщинами и детьми, ведь если бы вы внимательно слушали обе стороны, то знали бы, что у Израиля «нет желания вредить гражданскому населению», как заявил Нетаньяху на пресс-конференции в декабре 2023 года. Чтобы преодолеть этот разрыв между показной риторикой и реальностью, полезно воспользоваться эвристическим приемом, известным как принцип Стаффорда Бира: «цель системы — то, что она делает». Бессмысленно настаивать на мнимом намерении, которое постоянно противоречит результату. Если бы Израиль действительно не намеревался убивать мирных жителей, его оккупационные силы могли бы воздержаться от бомбардировок школ, больниц и переполненных лагерей беженцев. Если бы правительство Великобритании действительно стремилось снизить переполненность тюрем, оно перестало бы возвращать людей в заключение за смехотворно мелкие нарушения условий освобождения — вроде десятиминутного опоздания на встречу с офицером пробации, что и произошло с другой моей подругой, которую я встретила в HMP Bronzefield.

В тюрьме, как и в оккупированной Палестине, тень смерти неотступна: она может быть внезапной или медленной, искомой или той, с которой отчаянно борются. Но если причинение смерти — это острый и эффективный инструмент биополитического контроля, позволяющий устранять нежелательные группы населения, то и отказ в смерти оказывается не менее мощным средством. Целенаправленно выбирая детей для нанесения увечий, израильские оккупационные силы одновременно зарабатывают очки за гуманность в глазах заведомо легковерных западных либералов и лишают будущее сопротивление возможности действовать. Это продуманная контрповстанческая техника, соответствующая прогнозу Илона Маска о том, что травмированные и скорбящие сироты мучеников вырастут и непременно присоединятся к ХАМАС.17 Некоторые восприняли это высказывание как редкий момент прозрения со стороны Маска, но на деле оно лишь отражает неспособность людей постичь подлинный масштаб ущерба, нанесенного палестинским детям. Тем не менее Маск уловил важную истину — смерть побуждает к действию. Многие ли на Западе знают больше имен мертвых палестинцев, чем живых? Сколько людей воспринимают палестинцев более «убедительными» и «приемлемыми» в роли жертв, когда их массово убивают, чем когда они сопротивляются? Способность смерти пробуждать, возмущать, политизировать и побуждать к действию — вот что заставляет и Великобританию, и Израиль сознательно не позволять своим «избыточным» группам населения умереть. Оба государства содержат эти группы населения в условиях абсолютной нищеты и отчаяния, делая их слишком слабыми для сопротивления и одновременно отказывая им в смерти, которая могла бы поднять их борьбу на иной уровень.18 Речь здесь, разумеется, не о стремлении множить число мучеников и тюремных самоубийств. Я вовсе не стремлюсь к тому, чтобы революционная борьба забирала еще больше жизней. Я хочу, чтобы мы спросили себя: зачем дожидаться смерти, чтобы наше сопротивление ожило? Никто, кроме нас, народа, не вправе определять пределы нашей терпимости к несправедливости. Никогда не должно было дойти ни до геноцида, ни до массового лишения свободы. Однако благоприятным следствием того факта, что между условиями заключения и израильской оккупации существует много общих черт, является то, что в обоих случаях можно бороться, применяя одни и те же стратегии сопротивления. Помогая освободить Палестину, мы неизбежно бросаем вызов ложным логическим построениям, на которых держится консенсус, будто тюрьма — действенное решение социальных проблем. Аналогично, стремясь к отмене тюрем, мы обязуемся бороться за мир, в котором никто не сможет лишить другого существа свободы.

Ссылки

1 Чтобы узнать больше о Filton 18 и поддержать их кампанию за свободу, подпишитесь на @freethefilton18 в Instagram и Twitter.

2 «Недостатки в оказании психиатрической помощи в тюрьмах Гартри и Льюис выявлены после гибели заключенного», Converse, август 2024 г.; стр. 7; «Проблемы со здоровьем у заключенных», Inside Time, май 2024 г., стр. 11; «IMB Watch: тюрьмы Форест-Бэнк, Дрейк-Холл, Гайс-Марш», Inside Time, май 2025 г., стр. 15; «Бездействие по тюремному вопросу ставит под угрозу жизни — доклад», Converse, август 2024 г., стр. 23; «Подросток покончил с собой в шотландском учреждении для несовершеннолетних правонарушителей», Converse, август 2024 г., стр. 33; «IMB: тюрьма Лестера под давлением», Converse, август 2024 г., стр. 35; «HMP Liverpool — место массовых смертей... абсолютно бесчеловечно», «Опубликован отчет IMB: HMP Liverpool», Converse, октябрь 2024 г., стр. 16; «HMP Ryehill: число случаев самоповреждений выросло на 40%», Converse, октябрь 2024 г., стр. 33; «Тюрьма Рочестера: срочное уведомление», Converse, октябрь 2024 г., стр. 38; «HMP Durham — вопросы к оценке рисков вновь подняты после самоубийства в камере», Converse, январь 2025 г., стр. 39.

3 «Сегодня вы не сможете его навестить: он умер», Inside Time, май 2024 г., стр. 15; «Мы потеряли ваш протез ноги», Inside Time, октябрь 2024 г., стр. 11; «Маунт: третий критический отчет о смерти за три месяца», Converse, октябрь 2024 г., стр. 10; «Женщина сообщила сотрудникам, что у нее суицидальные мысли», Inside Time, ноябрь 2024 г., стр. 14; «Голого мужчину, лающего как собака, не лечили», Inside Time, февраль 2025 г., стр. 14; «Смертельный диагноз: рак в тюрьме чаще приводит к смерти», Inside Time, февраль 2025 г., стр. 16; «Никакой помощи тем, кто практикует самоповреждение», Inside Time, май 2024 г., стр. 2; «Место не для заключенных с инвалидностью», Inside Time, май 2024 г., стр. 4; «Безнадежная система здравоохранения», Inside Time, май 2024 г., стр. 9.

4 «Бесконечная изоляция», Inside Time, ноябрь 2024 г., стр. 26; «Цифры говорят сами за себя», Inside Time, ноябрь 2024 г., стр. 26.

5 Имя изменено.

6 Другой псевдоним.

7 Ужасно, но это, похоже, стандартная практика. Один из заключенных в тюрьме HMP Parc свидетельствует: «здравоохранение находится в полном хаосе: людям отменяют обезболивающие и переводят на метадон»; «Отсутствие порядка», Inside Time, ноябрь 2024 г., стр. 6.

8 Медсестра допустила «ошибку в суждении», ошибочно полагая, что он принял наркотики; «Заключенный умер после того, как медсестра отменила вызов скорой», Inside Time, февраль 2025 г., стр. 15.

9 «У каждого пятого заключенного диагностирован сахарный диабет 2-го типа», Inside Time, 31 декабря 2024 г., https://insidetime.org/newsround/one-in-five-prisoners-has-type-2-diabetes/#:~:text=The%20data%2C%20released%20to%20The%20Times%20following%20a,sugar%20in%20the%20blood%20to%20become%20too%20high. Дата обращения: 11.05.2025

10 «Таким образом, специально подготовленные израильские подразделения ведут огонь расчетливо, чтобы калечить, одновременно поддерживая низкие показатели смертности»; Таня Рейнхарт, «Израиль/Палестина: как закончить войну 1948 года», стр. 114. Пуар, цитируя Рейнхарт (стр. 113): «В 2002 году израильский лингвист Таня Рейнхарт проанализировала „политику травм“ во время Второй интифады… Ссылаясь на интервью с солдатами ЦАХАЛа в Jerusalem Post, она приводит показательный пример — слова израильского снайпера, сержанта Раза, который заявляет: „Я выстрелил в двух человек… в их колени. Задача — переломать им кости и вывести из строя, но не убивать.“» — Джасбир К. Пуар,«Право на нанесение увечья», стр. 131. «Делегация организации „Врачи за права человека“ пришла к выводу, что „израильские солдаты, судя по всему, намеренно целились в головы и ноги палестинских протестующих, даже в ситуациях, не представляющих угрозы для их жизни“»; Ephron, Boston Globe, 4 ноября 2000 г., цитируется в книге Джасбир К. Пуар, «Право на нанесение увечья» (Северная Каролина, США: Duke University Press, 2017 г.), стр. 131. «Во время Второй интифады сообщалось, что ЦАХАЛ использовал „фрагментирующие пули высокой скорости“, создающие эффект „свинцовой метели“ в организме — пуля распадается на осколки, нанося множественные внутренние повреждения… Пули „дум-дум“, запрещенные международным гуманитарным правом, трудно извлечь после того, как они входят в тело и разрываются изнутри, и они, как правило, гарантируют, что раненые будут „страдать всю жизнь“», — Пуар, «Право на нанесение увечья», стр. 131.

11 Пуар, «Право на нанесение увечья», стр. 221.

12 Пуар, «Право на нанесение увечья», стр. 139.

13 Пуар, «Право на нанесение увечья», стр. 141.

14 Питер Катбертсон, «Кого сажают в тюрьму? Социально-политическая характеристика заключенных в Англии и Уэльсе», Civitas, декабрь 2017 г., стр. 2 https://www.civitas.org.uk/content/files/whogoestoprison.pdf.

15 «Отказ от практики краткосрочного заключения», Международные центры Suntory и Toyota по экономике и смежным дисциплинам, https://sticerd.lse.ac.uk/case/new/research/Inequalitiesand_Poverty/policy-toolkit/crime-short-custodial-sentences.asp. Дата обращения: 11.05.2025. 

16 Джейми Грейерсон, «Уровень самоубийств в тюрьмах — это скандал, заявляет главный инспектор тюрем Его Величества», The Guardian, 9 июля 2019 г., https://www.theguardian.com/society/2019/jul/09/jails-slow-react-deluge-of-drugs-hm-chief-inspector. Дата обращения: 11.05.2025.

17 Илон Маск, цитата из «Илон Маск: война, ИИ, пришельцы, политика, физика, видеоигры и человечество | подкаст Лекса Фридмана», Лекс Фридман, 9 ноября 2023 г., https://www.youtube.com/watch?v=JN3KPFbWCy8. Дата обращения: 11.05.2025. 

18 В качестве ужасающего свидетельства того, что смерть может стать катализатором перемен, см. статью «Заключенный надеялся, что самоубийство изменит политику IPP», Inside Time, октябрь 2024 г., стр. 12.